Том Йорк, лидер Radiohead, одной из самых известных групп планеты, не нуждается в представлениях. Тем не менее и в его статусе еще, оказывается, возможны дебюты — в этом году Йорк впервые стал автором музыки для кино, написав саундтрек новой версии хоррора «Суспирия» (прочитать о фильме Луки Гуаданьино подробнее можно в нашем репортаже из Венеции). «Лента.ру» поговорила с британцем о работе с Гуаданьино, превратностях мировой славы и жизни после смерти жены.
«Лента.ру»: Вы известны своей политической позицией — не раз, например, говорили о том, что не поедете в Россию, пока ее власть нарушает права человека, а в прошлом году вам всерьез досталось за отказ отменять концерт в Израиле. Вам как-то достается за эту принципиальность?
Том Йорк: Наверняка теперь есть фанаты Radiohead, которые нами недовольны — а может быть, и вовсе от нас отреклись. В конечном счете, это наша единственная плата за подобные решения. Эти люди требуют от нас идти на компромиссы — что ж, это их мнение и их право. Мы же вправе оставаться принципиальными.
Джонни Гринвуд, ваш коллега по Radiohead, уже давно занимается саундтреками — для вас же опыт работы над «Суспирией» был первым. Обращались к Джонни за советами или подсказками?
Ага. Но в основном он надо мной уссывался (смеется). Потому что он знает, как я работаю. Мне необходима определенная степень хаоса — он же, наоборот, довольно методичен. Но я много лет следил за тем, как он сотрудничает с Полом Томасом Андерсоном (Гринвуд ответственен за саундтреки к фильмам Андерсона «Нефть», «Мастер», «Врожденный порок» и «Призрачная нить» — прим. «Ленты.ру»), так что какое-то представление о сути такой работы у меня было — конечно, очень смутное, как оказалось. Гринвуд действительно дал мне пару ценных советов. «Работай через абстракции, а не опираясь на видеоряд — потому что ты не привык к этому. Доверяй себе». Это было очень полезное замечание. «Отталкивайся от сценария и не жди, когда тебе начнут присылать отснятый материал». Эти слова тоже сильно помогли. Потому что за те две-три недели, что были у меня на чтение сценария, все ключевые идеи и появились — хотя я еще и не знал, куда они приведут.
То есть, обращаться к видеоряду все-таки пришлось?
Не совсем. Сложнее всего было написать музыку для основного танцевального номера, который называется Volk — более-менее кульминации «Суспирии». Причем его хореография и съемки были закончены еще до того, как я успел сочинить музыку для эпизода. Конечно, я встречался с хореографом во время репетиций этого танца, и он стал объяснять мне, как танец будет устроен, на каких математических принципах он основывается и так далее. И тут я мысленно говорю себе: (шепотом) «Вот дерьмо! Я не справлюсь. Я не смогу. Или это буду не я». Так что пришлось отстраниться от всех этих чужих идей и попробовать найти собственный подход к материалу. Понадобилось несколько попыток, чтобы получилось что-то подходящее. Было довольно страшно, скажу честно — когда ты уже видишь готовый, отснятый эпизод, сочинить что-то, подходящее и по историческому контексту (действие «Суспирии» Луки Гуаданьино разворачивается в Берлине 1977 года — прим. «Ленты.ру»), и по многозначительности. Перепробовал много разных вариантов, и ни один не вступал с видеорядом в правильный контакт… С другой стороны, когда я только согласился взяться за саундтрек — когда мы впервые встретились с Лукой Гуаданьино в лондонском кафе, он говорил о том, что хочет для Volk очень простой звук, что-то вроде метронома. В итоге я через сопротивление, парадоксальным образом к чему-то подобному и пришел. Когда же увидел законченный фильм, даже остался доволен — странно, но все сложилось.
Почему ваш первый опыт с кинематографом пришлось ждать так долго?
Не говорите! И правда, почему (смеется)? Может быть, потому что мне никогда до этого не предлагали написать музыку к фильму? Лука и его команда оказались первыми безумцами, которые почему-то решили, что я справлюсь. Нет, вру. В свое время мне предлагали взяться за саундтрек «Бойцовского клуба». Но я был настолько перегружен и напряжен в тот момент — мы только закончили альбом OK Computer и собирались в тур. Было не до кино. У меня есть друг, который мне до сих пор припоминает тот отказ. Теперь, наверное, не будет.
Звезды «Бойцовского клуба» Брэд Питт и Эдвард Нортон очень много времени посвящают активизму — помощи бедным, поддержке африканских стран и так далее. Как и вы.
Да, тут есть пересечение. Я в свое время очень много сил отдал тому, чтобы привлечь внимание к проблеме глобального потепления. И такая деятельность не только изматывает, но и оставляет на душе осадок довольно приличный. Так что теперь я стараюсь браться за активизм такого рода, только если ну никак не могу остаться в стороне. Не хочу показаться эгоистом… Но за все приходится платить, включая благие намерения. Когда я много высказывался о глобальном потеплении, обо мне чего только не писали — в том числе, очень неприятные, дерьмовые вещи. И нужно быть честным с самим собой — я на такое реагирую не самым здоровым образом.
Что для вас лично значит Берлин 1970-х, в который Гуаданьино решил поместить действие «Суспирии»?
Знаете, еще когда я впервые посетил площадку, посмотрел на декорации, которые были созданы для фильма, то почувствовал, что это проект мечты. Не столько конкретно 1977 год, сколько семидесятые в целом: краутрок, Tangerine Dream, ранние синтезаторные записи. В этой эстетике была определенная свобода, энергия, которые, конечно, немало повлияли на мои вкусы в музыке. И, наверное, на мой саундтрек к «Суспирии» в том числе.
И подобно Дэвиду Боуи, Нику Кейву, Игги Попу в 1970-х, многие музыканты и художники до сих пор переезжают в Берлин в поисках нового вдохновения.
Берлин — замечательный город! Я бы с удовольствием сам туда переехал. Но у меня дети в школу в Англии ходят. Я страшный зануда, знаю.
После того, как умерла ваша жена, воспитание детей полностью легло на ваши плечи?
Да. Но они не доставляют мне проблем. Они классные и прекрасно понимают всю ситуацию. Но они с самого начала росли с таким отцом, как я, так что ничего объяснять им не нужно — давно привыкли.
Как вы справляетесь со всеми обязанностями?
(Заговорщицким шепотом) наркотики употребляю! А если серьезно… Не так уж все это и сложно.
На вас во время работы над «Суспирией» не давило величие саундтрека к оригинальному фильму Дарио Ардженто, который сочинила группа Goblin?
Ну, стоит начать с того, что я люблю все, что делали парни из Goblin. Я не большой киноман, на самом деле. И музыку Goblin я узнал и полюбил намного раньше, чем фильм Ардженто. Когда я только начинал работу над «Суспирией», я посмотрел оригинал несколько раз. Что было очевидно — то, какой быстрый, интенсивный, радикальный для своего времени звук создали Goblin. В сущности, их саундтрек — и есть нарратив «Суспирии» Ардженто. Фильм Дарио в каком-то смысле представляет собой полнометражный рок-клип. В то время, как наше кино — совсем другая история. Когда я увидел сценарий и концепцию Гуаданьино, то почувствовал облегчение. Было понятно, что он создает абсолютно другой мир.
Вы в самом деле не считаете себя киноманом?
Нет, не считаю. Я довольно много всего смотрю, но у меня не самые изысканные вкусы. Я скучный фанат Кубрика, например (показывает перстень на руке, изображающий алый глаз камеры компьютера HAL-9000 из «Космической одиссеи 2001 года»).
Вау.
Мой друг, дизайнер Джун Такахаши сделал этот перстень — вся его новая коллекция посвящена «Космической одиссее 2001 года» — и я с удовольствием его ношу.
«Мне жаль, Дэйв, но я не могу этого сделать».
К сожалению, перстень не говорит (смеется). А было бы здорово.
А жанр хоррора, в котором работают и оригинальная, и новая «Суспирия», вам близок?
Не назвал бы себя подлинным его фанатом, но бывали и у меня периоды увлечения фильмами ужасов. Во время тура с OK Computer, когда я, повторюсь, был не в лучшем душевном состоянии, я постоянно торчал в конце нашего гастрольного автобуса, пересматривая «Изгоняющего дьявола». Я люблю те хорроры, которые не стесняются быть по-настоящему страшными. Из относительно недавнего… Вот «Бабадук» мне очень понравился.
Каково вам в принципе на большом кинофестивале вроде Венецианского? Вы вряд ли раньше посещали подобные события.
Никогда, и правда. Чувствую себя здесь я очень странно. Не на своем месте, понимаете? Мир кинозвезд и кинопремьер — точно не мой. Я здесь, как рыба, выброшенная на берег. Серьезно. Это для меня очень сюрреалистический опыт. И, если честно, я бы никогда себя не заставил переживать нечто, вызывающее у меня такой дискомфорт, если бы я не был по-настоящему горд той работой, какую все мы, вся команда «Суспирии», проделали.
Вообще, каково быть рок-звездой в эпоху селфи и социальных сетей?
Я все это, на хрен, ненавижу, честное слово! Без шуток. Это гребанное безумие какое-то. Стоит тебе оказаться на людях, как вдруг: тчк-тчк, щелчки камер на телефонах, кто-то изгибается неестественным образом, чтобы не только тебя сфотографировать, но еще и самому в кадр попасть… Пфф. Это ужас какой-то. А когда тебя просят о селфи, и ты отказываешь, проходит 10 секунд — и видишь, как человек тебя снимает исподтишка.
Вы наверняка избегаете соцсетей и сами?
В принципе, да — но в последнее время я неожиданно начал втягиваться в Instagram. И я уже довольно давно веду Twitter — в своем стиле, конечно, но при этом я никого в нем не читаю, только публикую что-то иногда. Вообще, что касается технологий, для меня настоящий бог — человек по имени Джарон Ланье, философ, футуролог, изобретатель и музыкант. Великий. Я согласен со многими его идеями насчет социальных сетей — насчет того, как они меняют даже само наше мышление. Так что я стараюсь быть очень осторожным в своих погружениях в их мир.
В чем заключается секрет вашей долговечности как артиста? Radiohead на сцене уже больше 30 лет и при этом остается актуальной группой.
Я неспособен делать то, чего люди от меня хотят. Просто физически, на каком-то базовом уровне. Иногда это ощущается как проклятье, но на самом деле, это, конечно, настоящий дар. То же касается и нас как группы. Мы никогда не были способны производить что-то, чего от нас ждали. Наоборот, делали то, что нам активно советовали не делать. На самом деле, и с кино та же история. Для меня это был способ выйти из зоны комфорта — а я только так и могу работать. У меня ничего не получается, когда у меня — в творческом плане — все хорошо, когда все легко дается. Поэтому я стараюсь себя помещать в ситуации, в которых меня обуревают сомнения, провоцирую таким образом креативный процесс. С Лукой Гуаданьино в этом плане было идеально работать. Представьте себе (пародирует итальянский акцент и манеру речи режиссера): «Дорогуша, мне нужно что-то для сцены шабаша. Но на немецком. К следующей неделе»! Было весело с ним работать, что ни говори — очень дискомфортно. Как я люблю. При этом с годами я наконец научился комфортно чувствовать себя в собственной коже — особенно на сцене. Раньше с этим у меня были проблемы. Почему-то — наверное, потому что я вырос, слушая группы, показательно страдавшие из-за необходимости выступать — я был убежден, что так и должно быть. Пока не осознал, как сильно заблуждаюсь. Взять хотя бы Майкла Стайпа из R.E.M., одного из моих самых больших кумиров — он же прирожденный сценический артист. К счастью, теперь я тоже получаю удовольствие от выступлений, и мне они даются естественно. Раньше невозможно было такое себе представить. Вот она, старость.
«Суспирия» выйдет в российский прокат 29 ноября
